Год производства: 1950
Страна производства: Франция
Язык: русский
Продолжительность: 1 час 52 минуты
Жанр: мелодрама/драма
Возрастной ценз: 12+
Режиссер: Жан Кокто
В ролях: Жан Маре, Франсуа Перье, Мария Казарес, Мари Деа, Анри Кремьё, Жюльетт Греко, Роже Блен, Эдуард Дермит, Рене Ворм, Рэймонд Форе
Описание
Британская академия, 1951 год: Лучший фильм.
Британская академия, 1951 год: Лучший фильм. Британская академия, 1951 год: Лучший фильм. Британская академия, 1951 год: Лучший фильм. Британская академия, 1951 год: Лучший фильм.
Знаменитый поэт Орфей пресыщен жизнью и славой. Все меняет встреча с Принцессой Ада. Она и сама влюбляется в Орфея, а ее слуга Артебиз — в его жену Эвридику.
Странный любовный четырех-угольник обречен. Движимая запретной для нее любовью, Принцесса забирает Эвридику в царство Тьмы, а Орфей с Артебизом пускаются в погоню …
Странный любовный четырех-угольник обречен. Движимая запретной для нее любовью, Принцесса забирает Эвридику в царство Тьмы, а Орфей с Артебизом пускаются в погоню …
Знаменитый поэт Орфей пресыщен жизнью и славой. Все меняет встреча с Принцессой Ада. Она и сама влюбляется в Орфея, а ее слуга Артебиз — в его жену Эвридику.
Странный любовный четырех-угольник обречен. Движимая запретной для нее любовью, Принцесса забирает Эвридику в царство Тьмы, а Орфей с Артебизом пускаются в погоню …
Интересные факты о фильме:
Интересные факты о фильме: Интересные факты о фильме: Интересные факты о фильме:
Большинство сцен загробного мира снято в развалинах военной академии.
Открывающие титры нарисовал сам Кокто.
Сцена в Кафе Поэтов должна была быть снята с набранной массовкой. Но Кокто нашел их слишком самодовольными и сконцентрированными на себе, уволил и набрал обычных богемных парижан. Они выглядели естественно и без проблем провели два дня, полностью удовлетворив Кокто.
Марлен Дитрих и Грета Гарбо хотели играть загадочную Принцессу. Но их кандидатуры были отклонены.
Открывающие титры нарисовал сам Кокто.
Сцена в Кафе Поэтов должна была быть снята с набранной массовкой. Но Кокто нашел их слишком самодовольными и сконцентрированными на себе, уволил и набрал обычных богемных парижан. Они выглядели естественно и без проблем провели два дня, полностью удовлетворив Кокто.
Марлен Дитрих и Грета Гарбо хотели играть загадочную Принцессу. Но их кандидатуры были отклонены. Большинство сцен загробного мира снято в развалинах военной академии.
Открывающие титры нарисовал сам Кокто.
Сцена в Кафе Поэтов должна была быть снята с набранной массовкой. Но Кокто нашел их слишком самодовольными и сконцентрированными на себе, уволил и набрал обычных богемных парижан. Они выглядели естественно и без проблем провели два дня, полностью удовлетворив Кокто.
Марлен Дитрих и Грета Гарбо хотели играть загадочную Принцессу. Но их кандидатуры были отклонены.
Рецензия на фильм:
Рецензия на фильм: Рецензия на фильм: Рецензия на фильм:
Возможно, что-то сейчас покажется современному зрителю наивным и даже старомодным в этой ленте выдающегося французского драматурга и поэта Жана Кокто. Она является второй частью его исповедально-метафорической и поистине сущностной для понимания природы искусства кинотрилогии «Кровь поэта»-«Орфей»-«Завещание Орфея», создание которой растянулось ровно на три десятилетия: с 1930-го по 1959 год. Вероятно, могут произвести совсем не тот эффект намеренно осовремененные сцены, когда ангелы Смерти появляются в сегодняшнем мире (то есть во Франции 1949 года) как мотоциклисты, облачённые в чёрную кожаную одежду. А с точки зрения любителей супертехничной визуальной машинерии в самом начале ХХI века, искусственно замедленные передвижения Орфея, решившего отправиться в Царство мёртвых за своей возлюбленной Эвридикой, будут выглядеть форменным анахронизмом (кстати, всё это снято в развалинах военной академии Сен-Сир).
Однако в любом кадре этого старого фильма гораздо больше неизъяснимой киногении и не подлежащей никакой уценке подлинной поэзии экрана, чего и днём с огнём не сыщешь в целой сотне новомодных феерий с навороченными спецэффектами. В том именно и состоит загадка кинематографического дара, что даже такой искусный мастер слова, как Кокто, пусть и обладавший ещё и живописными талантами, удивительно чувствует самую суть киноизображения, которое словно прорывается сквозь литературные наслоения и театральные условности, разумеется, более привычные для автора, и поражает силой своего прямого и непосредственного воздействия.
Заявленный за двадцать лет до того в «Крови поэта» мотив проникновения в иную реальность — как в зазеркалье, где зыбкая граница между двумя мирами уподоблена водной стихии, приобретает в «Орфее» развёрнутую форму некоего текучего параллельного бытия. Оно становится зримым и убедительным именно благодаря глубинной сущности кинематографа, призванного фиксировать непреходящую изменчивость всего, что нас окружает, и даже того, что скрыто внутри человеческих душ. Ведь и кино как оно есть — это тоже сфера эфемерных духов, которые материализуются лишь на время проекции на экране, а потом исчезают в никуда, подобно Эвридике. И надо быть Орфеем, чтобы вновь вызволить эту бесплотную тень из плена мёртвых.
Однако в любом кадре этого старого фильма гораздо больше неизъяснимой киногении и не подлежащей никакой уценке подлинной поэзии экрана, чего и днём с огнём не сыщешь в целой сотне новомодных феерий с навороченными спецэффектами. В том именно и состоит загадка кинематографического дара, что даже такой искусный мастер слова, как Кокто, пусть и обладавший ещё и живописными талантами, удивительно чувствует самую суть киноизображения, которое словно прорывается сквозь литературные наслоения и театральные условности, разумеется, более привычные для автора, и поражает силой своего прямого и непосредственного воздействия.
Заявленный за двадцать лет до того в «Крови поэта» мотив проникновения в иную реальность — как в зазеркалье, где зыбкая граница между двумя мирами уподоблена водной стихии, приобретает в «Орфее» развёрнутую форму некоего текучего параллельного бытия. Оно становится зримым и убедительным именно благодаря глубинной сущности кинематографа, призванного фиксировать непреходящую изменчивость всего, что нас окружает, и даже того, что скрыто внутри человеческих душ. Ведь и кино как оно есть — это тоже сфера эфемерных духов, которые материализуются лишь на время проекции на экране, а потом исчезают в никуда, подобно Эвридике. И надо быть Орфеем, чтобы вновь вызволить эту бесплотную тень из плена мёртвых. Возможно, что-то сейчас покажется современному зрителю наивным и даже старомодным в этой ленте выдающегося французского драматурга и поэта Жана Кокто. Она является второй частью его исповедально-метафорической и поистине сущностной для понимания природы искусства кинотрилогии «Кровь поэта»-«Орфей»-«Завещание Орфея», создание которой растянулось ровно на три десятилетия: с 1930-го по 1959 год. Вероятно, могут произвести совсем не тот эффект намеренно осовремененные сцены, когда ангелы Смерти появляются в сегодняшнем мире (то есть во Франции 1949 года) как мотоциклисты, облачённые в чёрную кожаную одежду. А с точки зрения любителей супертехничной визуальной машинерии в самом начале ХХI века, искусственно замедленные передвижения Орфея, решившего отправиться в Царство мёртвых за своей возлюбленной Эвридикой, будут выглядеть форменным анахронизмом (кстати, всё это снято в развалинах военной академии Сен-Сир).
Однако в любом кадре этого старого фильма гораздо больше неизъяснимой киногении и не подлежащей никакой уценке подлинной поэзии экрана, чего и днём с огнём не сыщешь в целой сотне новомодных феерий с навороченными спецэффектами. В том именно и состоит загадка кинематографического дара, что даже такой искусный мастер слова, как Кокто, пусть и обладавший ещё и живописными талантами, удивительно чувствует самую суть киноизображения, которое словно прорывается сквозь литературные наслоения и театральные условности, разумеется, более привычные для автора, и поражает силой своего прямого и непосредственного воздействия.
Заявленный за двадцать лет до того в «Крови поэта» мотив проникновения в иную реальность — как в зазеркалье, где зыбкая граница между двумя мирами уподоблена водной стихии, приобретает в «Орфее» развёрнутую форму некоего текучего параллельного бытия. Оно становится зримым и убедительным именно благодаря глубинной сущности кинематографа, призванного фиксировать непреходящую изменчивость всего, что нас окружает, и даже того, что скрыто внутри человеческих душ. Ведь и кино как оно есть — это тоже сфера эфемерных духов, которые материализуются лишь на время проекции на экране, а потом исчезают в никуда, подобно Эвридике. И надо быть Орфеем, чтобы вновь вызволить эту бесплотную тень из плена мёртвых.
Сергей Кудрявцев, 2002.
Сергей Кудрявцев, 2002. Сергей Кудрявцев, 2002.
