Год производства: 2007
Страна производства: Россия
Язык: русский
Продолжительность: 2 часа 33 минуты
Жанр: психологическая драма
Возрастной ценз: 12+
Режиссер: Никита Михалков
В ролях: Никита Михалков, Сергей Маковецкий, Сергей Гармаш, Алексей Петренко, Валентин Гафт, Юрий Стоянов, Михаил Ефремов, Сергей Газаров, Александр Адабашьян, Виктор Вержбицкий, Алексей Горбунов, Роман Мадянов, Сергей Арцибашев
Описание
12 правд
На Венецианском фестивале состоялась премьера фильма Никиты Михалкова "12" (2007). Проект, который автор хотел осуществить в паузе между съемками "Утомленных солнцем 2", оказался долгостроем: его ждали несколько лет. Злые языки даже утверждали, что после почти десятилетнего творческого молчания режиссер потерял форму. Фильм это убедительно опроверг: Михалков в хорошей форме, а его фирменный азарт даже умножился. Во всяком случае, мы давно не видели такого парада актерских бенефисов, когда все присутствующие на экране разжигают друг друга, соревнуясь в колоритности и обилии импровизационных придумок.
Это уже делает фильм, несмотря на его 2,5-часовую длинну, захватывающим.
В общих чертах его сюжет знаком тем, кто смотрел классическую картину Сидни Люмета "12 разгневанных мужчин" /12 Angry Men/ (1957). Присяжные убеждены в виновности подсудимого, и только один сомневается. Он заражает сомнениями коллег, равнодушные прежде люди начинают вникать в ясное, как им казалось, дело, и меняют свои взгляды на противоположные. Смысл обоих фильмов, между которыми полвека, в призыве быть ответственными за свои решения. Смысл этот с годами стал только актуальнее. И время для такого "римейка" приспело — Михалков это почувствовал очень точно. Слово "римейк" ставлю в кавычки: у Люмета заимствован лишь фабульный ход, во всем остальном это настолько другая картина, что сравнивать обе ленты, подсчитывать преимущества и утраты было бы некорректно.
Обвиняют чеченского парня в убийстве приемного отца — русского офицера. Есть свидетели, но дело и без них кажется ясным. Ясность эта сформулирована героем Сергея Гармаша: "Это не люди — выродки!" .
Так в фильме возникает одна из огневых точек современных российских конфликтов: ксенофобия, граничащая с расизмом: парень виновен уже потому, что он чеченец. Против этой расхожей позиции фильм выступает безоговорочно, и режиссер использует все доступные краски, чтобы разуть публике глаза: и чеченский юноша, и его мать, похожая на мадонну, поданы как люди гордые, полные достоинства, для них законы чести превыше всего.
В том, как эта тема развивается в картине, много от публицистики. В контексте нынешней России это понятно и уместно: Михалков снял фильм-послание, он хочет вернуть кинематографу способность воздействовать на умонастроения в обществе.
Разбирая дело чужого им парня, герои постепенно возвращают себе способность думать, и тогда его судьба начинает возбуждать в них ассоциации с собственными болячками, с тем, что накипело. Каждый словно пробуждается от спячки, каждый пользуется случаем, чтобы излить это накипевшее. Каждому дан свой момент истины, у каждого обнаруживается своя правда. Каждому предоставлена возможность выразить свое кредо, причем вкупе эти личные позиции образуют панораму наиболее популярных умонастроений постсоветского общества. В зале заседания возникает как бы модель вечно бурлящей России, и я не сомневаюсь, что когда картина выйдет на наши экраны, она стронет с места новую лавину ассоциаций, зацепит каждого зрителя и станет предметом жаркого обсуждения. А может, даже сумеет кого-то переубедить, заставит расстаться с предрассудками.
В этой запаянной реторте, как в Ноевом ковчеге, представлены национальные характеры, причем представлены замечательно. Работу Сергея Газарова, к примеру, я бы назвал выдающейся — в скептичном венецианском зале она сорвала аплодисменты. Есть и выразитель крепкого задним умом русского характера — Сергей Гармаш, который здесь поднимается до высот трагедии.
Фильм неровен. Перед сценаристами стояла задачка для виртуоза: не потерять ни одну из множества линий — детективных и психологических — и привести их к стройному знаменателю. Это не везде удалось: что-то объяснили неубедительно, что-то не стыкуется, есть спасительные "рояли в кустах", а Шерлок Холмс нашел бы проколы по части дедуктивного метода. Но мощный эмоциональный драйв, которым заряжена картина, заставляет все это проскакивать, легко прощая неувязки. А главное: он, надеюсь, нанесет ощутимый удар по априорной ксенофобии, с какой многие начнут смотреть картину. И тогда фильм выполнит свою главную гуманистическую задачу: мы снова должны почувствовать себя людьми.
"В тюрьме он проживет дольше"
На этом авторы могли бы поставить точку — их фильм остался бы в зоне художественного творчества, как осталась в ней картина Люмета. Но Михалков хотел сделать политическое кино. Выразить в нем свою общественную позицию и даже предложить программу развития общества.
О своем вкладе в политику он начал задумываться еще в начале 90-х. Ему тогда показалось, что он знает, как обустроить Россию. "Сибирский цирюльник" (1998) был прямым выражением его политических симпатий: фильм воспевал идею просвещенной монархии. Царская Россия в нем предстала краем великого энтузиазма и могучих сил, воплощенных в русском офицерстве — заступнике. Кадр с воробушком, безмятежно скачущим меж сапог юнкерского строя, был символичным: под сенью русского оружия страна могла чувствовать себя в безопасности.
Себе Михалков взял роль императора, а главной краской образа стала властная отеческая мудрость. В фильме четко ощущалась идея, наиболее откровенно сформулированная Мао Цзе-Дуном: "Народ — трава, а власть — ветер, что эту траву колышет" .
Вопрос, кто именно будет этим ветром, для таких людей не стоит: конечно, они, мудрые. И если избранные, то не народом-травой, а самим Богом.
При внимательном рассмотрении "12" очень последовательно продолжает эту тему. Преемственность выражена в сценах с новым воробушком, залетевшем в зал заседания и нашедшем умиротворение на полке с православной иконкой. В дрожании губ героя, которого играет Михалков, когда тот говорит, что русский офицер "бывшим" не бывает. В самом факте, что роль нового демиурга автор взял себе. Причем в сравнении с ролью императора Всея Руси это отнюдь не понижение в должности: в гриме персонажа можно увидеть черты как минимум божьего посланника, если не самого Всевышнего. Это герой, утомленный людской непонятливостью, переполненный скорбью за происходящее в родных пределах. Он преподает пастве урок мудрости и неравнодушия — но паства не внемлет, и зло от этого умножается.
В течение всей картины герой Михалкова — председатель заседания — мало говорит. Он занят тем, что подсчитывает меняющийся расклад голосов, а сам упорно голосует за пожизненное заключение для подсудимого. В финале приходит его очередь, и в тихом голосе появляется металл, в невидном старце обнаруживается великая духовная мощь. Так задумано. Но роль резонера-оракула не удавалась еще ни одному актеру, и тем более ни один гений не может убедительно воплотить тупиковую идею. Именно здесь искусство, которым Михалков так безупречно владел все два с половиной часа фильма, ему изменяет: так плохо он не играл за всю свою артистическую карьеру. Это кадры, которым невозможно поверить: столько в них взято фальшивых нот и столько проскочило наигранных, неискренних интонаций.
Но это кадры финальные, и фальшь остается в памяти, во многом перечеркивая очень сильное, повторяю, эмоциональное воздействие фильма.
И тогда, поостыв, заново проходишь логический строй картины. Она вся шла под знаменем восстановления справедливости: невиновный должен быть на свободе. Финальная речь героя Михалкова поставила это, очевидное, под сомнение. И он оказался прав: освободить чеченского парня — значит обречь его на смерть. "В тюрьме он проживет дольше" — убеждает председатель собрания коллег. Тезис иллюстрируется уже в следующем кадре, где герой Маковецкого предложит тот же выбор между опасной свободой и охраняемой тюрьмой залетевшему в зал воробью. Воробей улетит в пургу, и ясно, что погибнет.
Так сама идея свободы, по фильму, становится опасным миражом, дьявольским соблазном для человечества. Это огонь, к которому люди постоянно стремятся, сгорая в ее пламени.
Такое кино не интересуется частными случаями. Всеми художественными средствами оно подсказывает концептуальный вывод. Вывод один: Россия все еще в пеленках, и ей нужна не хлипкая либеральная идея, а послушание и сильная рука, которая приведет ее к искомому покою. Либеральная идея на наших глазах потерпела фиаско: присяжные проголосовали за правду — и погубили парня. Воробушек может чувствовать себя в безопасности только под сенью солдатских сапог.
Здесь и выстроятся в систему разбросанные по картине мелкие и, признаться, довольно пакостные уколы в адрес несимпатичных автору идей и людей. Эти уколы недостойны рамы, в которой оказались: здесь замечательно сильный, повторяю, фильм пикирует до уровня стенгазетного фельетона. Когда возникает ничтожный персонаж Юрия Стоянова — чему-то там учившийся в Кембридже телепродюсер, маменькин сынок владелицы частного канала, которого тошнит при любом столкновении с жизнью. Или когда герой Сергея Арцибашева, словно выйдя из спектакля "Мертвые души", кричит: "Мы, демократические силы!" . Во всем этом слишком много злой карикатуры, чтобы осталось место для серьезных идейных или художественных аргументов.
Что же касается выраженной в фильме политической программы Михалкова, то он уже осуществил ее в реальности, взяв в качестве полигона Союз кинематографистов. Итог этого, как известно, печален: один из самых сильных творческих союзов страны уже через несколько лет фактически перестал существовать. Россию может постичь та же судьба.
Все-таки лучшее кино Михалкова принадлежит временам, когда ощущал себя просто художником. Это ему было дано от Бога.
Текст: Валерий Кичин
12 правд
На Венецианском фестивале состоялась премьера фильма Никиты Михалкова "12" (2007). Проект, который автор хотел осуществить в паузе между съемками "Утомленных солнцем 2", оказался долгостроем: его ждали несколько лет. Злые языки даже утверждали, что после почти десятилетнего творческого молчания режиссер потерял форму. Фильм это убедительно опроверг: Михалков в хорошей форме, а его фирменный азарт даже умножился. Во всяком случае, мы давно не видели такого парада актерских бенефисов, когда все присутствующие на экране разжигают друг друга, соревнуясь в колоритности и обилии импровизационных придумок.
Это уже делает фильм, несмотря на его 2,5-часовую длинну, захватывающим.
В общих чертах его сюжет знаком тем, кто смотрел классическую картину Сидни Люмета "12 разгневанных мужчин" /12 Angry Men/ (1957). Присяжные убеждены в виновности подсудимого, и только один сомневается. Он заражает сомнениями коллег, равнодушные прежде люди начинают вникать в ясное, как им казалось, дело, и меняют свои взгляды на противоположные. Смысл обоих фильмов, между которыми полвека, в призыве быть ответственными за свои решения. Смысл этот с годами стал только актуальнее. И время для такого "римейка" приспело — Михалков это почувствовал очень точно. Слово "римейк" ставлю в кавычки: у Люмета заимствован лишь фабульный ход, во всем остальном это настолько другая картина, что сравнивать обе ленты, подсчитывать преимущества и утраты было бы некорректно.
Обвиняют чеченского парня в убийстве приемного отца — русского офицера. Есть свидетели, но дело и без них кажется ясным. Ясность эта сформулирована героем Сергея Гармаша: "Это не люди — выродки!" .
Так в фильме возникает одна из огневых точек современных российских конфликтов: ксенофобия, граничащая с расизмом: парень виновен уже потому, что он чеченец. Против этой расхожей позиции фильм выступает безоговорочно, и режиссер использует все доступные краски, чтобы разуть публике глаза: и чеченский юноша, и его мать, похожая на мадонну, поданы как люди гордые, полные достоинства, для них законы чести превыше всего.
В том, как эта тема развивается в картине, много от публицистики. В контексте нынешней России это понятно и уместно: Михалков снял фильм-послание, он хочет вернуть кинематографу способность воздействовать на умонастроения в обществе.
Разбирая дело чужого им парня, герои постепенно возвращают себе способность думать, и тогда его судьба начинает возбуждать в них ассоциации с собственными болячками, с тем, что накипело. Каждый словно пробуждается от спячки, каждый пользуется случаем, чтобы излить это накипевшее. Каждому дан свой момент истины, у каждого обнаруживается своя правда. Каждому предоставлена возможность выразить свое кредо, причем вкупе эти личные позиции образуют панораму наиболее популярных умонастроений постсоветского общества. В зале заседания возникает как бы модель вечно бурлящей России, и я не сомневаюсь, что когда картина выйдет на наши экраны, она стронет с места новую лавину ассоциаций, зацепит каждого зрителя и станет предметом жаркого обсуждения. А может, даже сумеет кого-то переубедить, заставит расстаться с предрассудками.
В этой запаянной реторте, как в Ноевом ковчеге, представлены национальные характеры, причем представлены замечательно. Работу Сергея Газарова, к примеру, я бы назвал выдающейся — в скептичном венецианском зале она сорвала аплодисменты. Есть и выразитель крепкого задним умом русского характера — Сергей Гармаш, который здесь поднимается до высот трагедии.
Фильм неровен. Перед сценаристами стояла задачка для виртуоза: не потерять ни одну из множества линий — детективных и психологических — и привести их к стройному знаменателю. Это не везде удалось: что-то объяснили неубедительно, что-то не стыкуется, есть спасительные "рояли в кустах", а Шерлок Холмс нашел бы проколы по части дедуктивного метода. Но мощный эмоциональный драйв, которым заряжена картина, заставляет все это проскакивать, легко прощая неувязки. А главное: он, надеюсь, нанесет ощутимый удар по априорной ксенофобии, с какой многие начнут смотреть картину. И тогда фильм выполнит свою главную гуманистическую задачу: мы снова должны почувствовать себя людьми.
"В тюрьме он проживет дольше"
На этом авторы могли бы поставить точку — их фильм остался бы в зоне художественного творчества, как осталась в ней картина Люмета. Но Михалков хотел сделать политическое кино. Выразить в нем свою общественную позицию и даже предложить программу развития общества.
О своем вкладе в политику он начал задумываться еще в начале 90-х. Ему тогда показалось, что он знает, как обустроить Россию. "Сибирский цирюльник" (1998) был прямым выражением его политических симпатий: фильм воспевал идею просвещенной монархии. Царская Россия в нем предстала краем великого энтузиазма и могучих сил, воплощенных в русском офицерстве — заступнике. Кадр с воробушком, безмятежно скачущим меж сапог юнкерского строя, был символичным: под сенью русского оружия страна могла чувствовать себя в безопасности.
Себе Михалков взял роль императора, а главной краской образа стала властная отеческая мудрость. В фильме четко ощущалась идея, наиболее откровенно сформулированная Мао Цзе-Дуном: "Народ — трава, а власть — ветер, что эту траву колышет" .
Вопрос, кто именно будет этим ветром, для таких людей не стоит: конечно, они, мудрые. И если избранные, то не народом-травой, а самим Богом.
При внимательном рассмотрении "12" очень последовательно продолжает эту тему. Преемственность выражена в сценах с новым воробушком, залетевшем в зал заседания и нашедшем умиротворение на полке с православной иконкой. В дрожании губ героя, которого играет Михалков, когда тот говорит, что русский офицер "бывшим" не бывает. В самом факте, что роль нового демиурга автор взял себе. Причем в сравнении с ролью императора Всея Руси это отнюдь не понижение в должности: в гриме персонажа можно увидеть черты как минимум божьего посланника, если не самого Всевышнего. Это герой, утомленный людской непонятливостью, переполненный скорбью за происходящее в родных пределах. Он преподает пастве урок мудрости и неравнодушия — но паства не внемлет, и зло от этого умножается.
В течение всей картины герой Михалкова — председатель заседания — мало говорит. Он занят тем, что подсчитывает меняющийся расклад голосов, а сам упорно голосует за пожизненное заключение для подсудимого. В финале приходит его очередь, и в тихом голосе появляется металл, в невидном старце обнаруживается великая духовная мощь. Так задумано. Но роль резонера-оракула не удавалась еще ни одному актеру, и тем более ни один гений не может убедительно воплотить тупиковую идею. Именно здесь искусство, которым Михалков так безупречно владел все два с половиной часа фильма, ему изменяет: так плохо он не играл за всю свою артистическую карьеру. Это кадры, которым невозможно поверить: столько в них взято фальшивых нот и столько проскочило наигранных, неискренних интонаций.
Но это кадры финальные, и фальшь остается в памяти, во многом перечеркивая очень сильное, повторяю, эмоциональное воздействие фильма.
И тогда, поостыв, заново проходишь логический строй картины. Она вся шла под знаменем восстановления справедливости: невиновный должен быть на свободе. Финальная речь героя Михалкова поставила это, очевидное, под сомнение. И он оказался прав: освободить чеченского парня — значит обречь его на смерть. "В тюрьме он проживет дольше" — убеждает председатель собрания коллег. Тезис иллюстрируется уже в следующем кадре, где герой Маковецкого предложит тот же выбор между опасной свободой и охраняемой тюрьмой залетевшему в зал воробью. Воробей улетит в пургу, и ясно, что погибнет.
Так сама идея свободы, по фильму, становится опасным миражом, дьявольским соблазном для человечества. Это огонь, к которому люди постоянно стремятся, сгорая в ее пламени.
Такое кино не интересуется частными случаями. Всеми художественными средствами оно подсказывает концептуальный вывод. Вывод один: Россия все еще в пеленках, и ей нужна не хлипкая либеральная идея, а послушание и сильная рука, которая приведет ее к искомому покою. Либеральная идея на наших глазах потерпела фиаско: присяжные проголосовали за правду — и погубили парня. Воробушек может чувствовать себя в безопасности только под сенью солдатских сапог.
Здесь и выстроятся в систему разбросанные по картине мелкие и, признаться, довольно пакостные уколы в адрес несимпатичных автору идей и людей. Эти уколы недостойны рамы, в которой оказались: здесь замечательно сильный, повторяю, фильм пикирует до уровня стенгазетного фельетона. Когда возникает ничтожный персонаж Юрия Стоянова — чему-то там учившийся в Кембридже телепродюсер, маменькин сынок владелицы частного канала, которого тошнит при любом столкновении с жизнью. Или когда герой Сергея Арцибашева, словно выйдя из спектакля "Мертвые души", кричит: "Мы, демократические силы!" . Во всем этом слишком много злой карикатуры, чтобы осталось место для серьезных идейных или художественных аргументов.
Что же касается выраженной в фильме политической программы Михалкова, то он уже осуществил ее в реальности, взяв в качестве полигона Союз кинематографистов. Итог этого, как известно, печален: один из самых сильных творческих союзов страны уже через несколько лет фактически перестал существовать. Россию может постичь та же судьба.
Все-таки лучшее кино Михалкова принадлежит временам, когда ощущал себя просто художником. Это ему было дано от Бога.
Текст: Валерий Кичин
12 правд
12 правдНа Венецианском фестивале состоялась премьера фильма Никиты Михалкова "12" (2007). Проект, который автор хотел осуществить в паузе между съемками "Утомленных солнцем 2", оказался долгостроем: его ждали несколько лет. Злые языки даже утверждали, что после почти десятилетнего творческого молчания режиссер потерял форму. Фильм это убедительно опроверг: Михалков в хорошей форме, а его фирменный азарт даже умножился. Во всяком случае, мы давно не видели такого парада актерских бенефисов, когда все присутствующие на экране разжигают друг друга, соревнуясь в колоритности и обилии импровизационных придумок.
Это уже делает фильм, несмотря на его 2,5-часовую длинну, захватывающим.
В общих чертах его сюжет знаком тем, кто смотрел классическую картину Сидни Люмета "12 разгневанных мужчин" /12 Angry Men/ (1957). Присяжные убеждены в виновности подсудимого, и только один сомневается. Он заражает сомнениями коллег, равнодушные прежде люди начинают вникать в ясное, как им казалось, дело, и меняют свои взгляды на противоположные. Смысл обоих фильмов, между которыми полвека, в призыве быть ответственными за свои решения. Смысл этот с годами стал только актуальнее. И время для такого "римейка" приспело — Михалков это почувствовал очень точно. Слово "римейк" ставлю в кавычки: у Люмета заимствован лишь фабульный ход, во всем остальном это настолько другая картина, что сравнивать обе ленты, подсчитывать преимущества и утраты было бы некорректно.
Обвиняют чеченского парня в убийстве приемного отца — русского офицера. Есть свидетели, но дело и без них кажется ясным. Ясность эта сформулирована героем Сергея Гармаша: "Это не люди — выродки!" .
"Это не люди — выродки!"Так в фильме возникает одна из огневых точек современных российских конфликтов: ксенофобия, граничащая с расизмом: парень виновен уже потому, что он чеченец. Против этой расхожей позиции фильм выступает безоговорочно, и режиссер использует все доступные краски, чтобы разуть публике глаза: и чеченский юноша, и его мать, похожая на мадонну, поданы как люди гордые, полные достоинства, для них законы чести превыше всего.
В том, как эта тема развивается в картине, много от публицистики. В контексте нынешней России это понятно и уместно: Михалков снял фильм-послание, он хочет вернуть кинематографу способность воздействовать на умонастроения в обществе.
Разбирая дело чужого им парня, герои постепенно возвращают себе способность думать, и тогда его судьба начинает возбуждать в них ассоциации с собственными болячками, с тем, что накипело. Каждый словно пробуждается от спячки, каждый пользуется случаем, чтобы излить это накипевшее. Каждому дан свой момент истины, у каждого обнаруживается своя правда. Каждому предоставлена возможность выразить свое кредо, причем вкупе эти личные позиции образуют панораму наиболее популярных умонастроений постсоветского общества. В зале заседания возникает как бы модель вечно бурлящей России, и я не сомневаюсь, что когда картина выйдет на наши экраны, она стронет с места новую лавину ассоциаций, зацепит каждого зрителя и станет предметом жаркого обсуждения. А может, даже сумеет кого-то переубедить, заставит расстаться с предрассудками.
В этой запаянной реторте, как в Ноевом ковчеге, представлены национальные характеры, причем представлены замечательно. Работу Сергея Газарова, к примеру, я бы назвал выдающейся — в скептичном венецианском зале она сорвала аплодисменты. Есть и выразитель крепкого задним умом русского характера — Сергей Гармаш, который здесь поднимается до высот трагедии.
Фильм неровен. Перед сценаристами стояла задачка для виртуоза: не потерять ни одну из множества линий — детективных и психологических — и привести их к стройному знаменателю. Это не везде удалось: что-то объяснили неубедительно, что-то не стыкуется, есть спасительные "рояли в кустах", а Шерлок Холмс нашел бы проколы по части дедуктивного метода. Но мощный эмоциональный драйв, которым заряжена картина, заставляет все это проскакивать, легко прощая неувязки. А главное: он, надеюсь, нанесет ощутимый удар по априорной ксенофобии, с какой многие начнут смотреть картину. И тогда фильм выполнит свою главную гуманистическую задачу: мы снова должны почувствовать себя людьми.
"В тюрьме он проживет дольше"
"В тюрьме он проживет дольше"На этом авторы могли бы поставить точку — их фильм остался бы в зоне художественного творчества, как осталась в ней картина Люмета. Но Михалков хотел сделать политическое кино. Выразить в нем свою общественную позицию и даже предложить программу развития общества.
О своем вкладе в политику он начал задумываться еще в начале 90-х. Ему тогда показалось, что он знает, как обустроить Россию. "Сибирский цирюльник" (1998) был прямым выражением его политических симпатий: фильм воспевал идею просвещенной монархии. Царская Россия в нем предстала краем великого энтузиазма и могучих сил, воплощенных в русском офицерстве — заступнике. Кадр с воробушком, безмятежно скачущим меж сапог юнкерского строя, был символичным: под сенью русского оружия страна могла чувствовать себя в безопасности.
Себе Михалков взял роль императора, а главной краской образа стала властная отеческая мудрость. В фильме четко ощущалась идея, наиболее откровенно сформулированная Мао Цзе-Дуном: "Народ — трава, а власть — ветер, что эту траву колышет" .
"Народ — трава, а власть — ветер, что эту траву колышет"Вопрос, кто именно будет этим ветром, для таких людей не стоит: конечно, они, мудрые. И если избранные, то не народом-травой, а самим Богом.
При внимательном рассмотрении "12" очень последовательно продолжает эту тему. Преемственность выражена в сценах с новым воробушком, залетевшем в зал заседания и нашедшем умиротворение на полке с православной иконкой. В дрожании губ героя, которого играет Михалков, когда тот говорит, что русский офицер "бывшим" не бывает. В самом факте, что роль нового демиурга автор взял себе. Причем в сравнении с ролью императора Всея Руси это отнюдь не понижение в должности: в гриме персонажа можно увидеть черты как минимум божьего посланника, если не самого Всевышнего. Это герой, утомленный людской непонятливостью, переполненный скорбью за происходящее в родных пределах. Он преподает пастве урок мудрости и неравнодушия — но паства не внемлет, и зло от этого умножается.
В течение всей картины герой Михалкова — председатель заседания — мало говорит. Он занят тем, что подсчитывает меняющийся расклад голосов, а сам упорно голосует за пожизненное заключение для подсудимого. В финале приходит его очередь, и в тихом голосе появляется металл, в невидном старце обнаруживается великая духовная мощь. Так задумано. Но роль резонера-оракула не удавалась еще ни одному актеру, и тем более ни один гений не может убедительно воплотить тупиковую идею. Именно здесь искусство, которым Михалков так безупречно владел все два с половиной часа фильма, ему изменяет: так плохо он не играл за всю свою артистическую карьеру. Это кадры, которым невозможно поверить: столько в них взято фальшивых нот и столько проскочило наигранных, неискренних интонаций.
Но это кадры финальные, и фальшь остается в памяти, во многом перечеркивая очень сильное, повторяю, эмоциональное воздействие фильма.
И тогда, поостыв, заново проходишь логический строй картины. Она вся шла под знаменем восстановления справедливости: невиновный должен быть на свободе. Финальная речь героя Михалкова поставила это, очевидное, под сомнение. И он оказался прав: освободить чеченского парня — значит обречь его на смерть. "В тюрьме он проживет дольше" — убеждает председатель собрания коллег. Тезис иллюстрируется уже в следующем кадре, где герой Маковецкого предложит тот же выбор между опасной свободой и охраняемой тюрьмой залетевшему в зал воробью. Воробей улетит в пургу, и ясно, что погибнет.
"В тюрьме он проживет дольше"Так сама идея свободы, по фильму, становится опасным миражом, дьявольским соблазном для человечества. Это огонь, к которому люди постоянно стремятся, сгорая в ее пламени.
Такое кино не интересуется частными случаями. Всеми художественными средствами оно подсказывает концептуальный вывод. Вывод один: Россия все еще в пеленках, и ей нужна не хлипкая либеральная идея, а послушание и сильная рука, которая приведет ее к искомому покою. Либеральная идея на наших глазах потерпела фиаско: присяжные проголосовали за правду — и погубили парня. Воробушек может чувствовать себя в безопасности только под сенью солдатских сапог.
Здесь и выстроятся в систему разбросанные по картине мелкие и, признаться, довольно пакостные уколы в адрес несимпатичных автору идей и людей. Эти уколы недостойны рамы, в которой оказались: здесь замечательно сильный, повторяю, фильм пикирует до уровня стенгазетного фельетона. Когда возникает ничтожный персонаж Юрия Стоянова — чему-то там учившийся в Кембридже телепродюсер, маменькин сынок владелицы частного канала, которого тошнит при любом столкновении с жизнью. Или когда герой Сергея Арцибашева, словно выйдя из спектакля "Мертвые души", кричит: "Мы, демократические силы!" . Во всем этом слишком много злой карикатуры, чтобы осталось место для серьезных идейных или художественных аргументов.
"Мы, демократические силы!"Что же касается выраженной в фильме политической программы Михалкова, то он уже осуществил ее в реальности, взяв в качестве полигона Союз кинематографистов. Итог этого, как известно, печален: один из самых сильных творческих союзов страны уже через несколько лет фактически перестал существовать. Россию может постичь та же судьба.
Все-таки лучшее кино Михалкова принадлежит временам, когда ощущал себя просто художником. Это ему было дано от Бога.
Текст: Валерий Кичин
Текст: Валерий Кичин Валерий Кичин
